Моя бабушка - одна из главных женщин в моей жизни.
Я мог бы рассказать, как в молодости моя бабушка вместе с дедушкой поехала в санаторий в Сочи, и гуляя по парку, увидела, что лавровый лист просто так бесхозно растет на деревьях. И тогда она взяла все наволочки в номере и ободрала вместе с подругой столько веток, сколько уместилось в наволочки. Там, где не доставали, они с подругой забирались друг другу на плечи.
Я бы мог рассказать, как маленьким прятался вместе с бабушкой в страшную грозу под столом в ее деревенском летнем доме, так как крышу не успели еще покрыть, и казалось, что нет места безопаснее в мире, чем рядом с бабушкой, бормочущей молитвы господу и проклятия пьяницам плотникам, которые не докрыли во время крышу.
А потом за этим столом мы играли в лото при свете керосинки, а на кону были прошлогодние ириски «Кис-кис» и позапрошлогодние железобетонные конфеты «Му-му».
Я мог бы рассказать, как бабушка много лет подряд угощала почетных гостей отборным коньяком, который мы выпили тайком еще в выпускной вечер, а вместо него налили чай.
Представляю вкус этого прокисшего чая. Но гости всегда крякали и жмурились от удовольствия, чтобы не расстраивать бабушку.
Я мог бы рассказать про бабушкины бесподобные кислые щи, которые она наливала всегда до краев и не отставала, пока не съешь все до донышка,
А еще про то, как она вырастила сначала детей, потом внуков, а потом, сколько хватало сил, растила и правнуков, потому что бабушкам всегда было некогда, у бабушек была мигрень и давление, а у пробабушки только сердце иногда болит. Да чего там сердцеь - горчичник на лопатку и снова, как огурец.
Она никогда не болела (или я этого не замечал, потому что не жаловалась) и все время что-то делала. И пока она что-то делала, и чувствовала свою надобность, она жила. А потом она чем-то отравилась, и врачи решили, что лучше ей полежать в больнице.
А из больницы мы забрали ее домой умирать. Что-то не то ввели, что-то недосмотрели, и началось отравление всего организма. А может быть, просто, оставшись без дела, она потеряла волю к жизни.
Мы с братом по очереди дежурили у бабушкиной постели по ночам. Нам ставили раскладушку, и мы спали рядом, чтобы она могла нас в любой момент позвать. Она попросила, чтобы ей к противоположной спинке кровати привязали полотенце, чтобы она могла держаться за полотенце, когда сидела. Ей привязали полотенце. Но она не просто держалась за него. Чтобы не будить нас, она хваталась за это полотенце, тянула и поднимала себя. Я один раз это увидел, когда проснулся среди ночи. Мы ее ругали, просили будить нас, но она все равно делала по-своему. Ее мучили сильные боли, но она стонала тихо, почти беззвучно, чтобы не разбудить нас.
И умерла тихо, чтобы никого не потревожить.
После ее смерти, она несколько раз приходила ко мне во сне. Стояла и молчала. Я плохо спал, метался, пока не понял: она хочет, чтобы я покрестился.
Я покрестился. И бабушка больше не приходила.
Я вспоминаю, как умирала бабушка, и мне становится стыдно, если у меня опускаются руки и от меньшей беды, чем смерть.
